Неточные совпадения
Темное
небо уже кипело звездами, воздух был напоен сыроватым теплом, казалось, что лес тает и растекается масляным паром. Ощутимо падала роса. В густой темноте за рекою вспыхнул желтый огонек, быстро разгорелся в костер и
осветил маленькую, белую фигурку человека. Мерный плеск воды нарушал безмолвие.
Эти странные, легкие листья совершенно неподвижны, хотя все вокруг охвачено движением: в мутноватом
небе ослепительно и жарко тает солнце,
освещая широкую кочковатую равнину.
— Ах, оставь, — сердито откликнулся Самгин. Минуту, две оба молчали, неподвижно сидя друг против друга. Самгин курил, глядя в окно, там блестело шелковое
небо, луна
освещала беломраморные крыши, — очень знакомая картина.
День был неприятный. Тревожно метался ветер, раздувая песок дороги, выскакивая из-за углов. В
небе суетились мелко изорванные облака, солнце тоже беспокойно суетилось, точно заботясь как можно лучше
осветить странную фигуру китайца.
Самгин подвинулся к решетке сада как раз в тот момент, когда солнце, выскользнув из облаков,
осветило на паперти собора фиолетовую фигуру протоиерея Славороссова и золотой крест на его широкой груди. Славороссов стоял, подняв левую руку в
небо и простирая правую над толпой благословляющим жестом. Вокруг и ниже его копошились люди, размахивая трехцветными флагами, поблескивая окладами икон, обнажив лохматые и лысые головы. На минуту стало тихо, и зычный голос сказал, как в рупор...
Солнце,
освещая пыль в воздухе, окрашивало его в розоватый цвет, на розоватом зеркале озера явились две гряды перистых облаков, распростертых в
небе, точно гигантские крылья невидимой птицы, и, вплывая в отражения этих облаков, лебеди становились почти невидимы.
Летний дождь шумно плескал в стекла окон, трещал и бухал гром, сверкали молнии,
освещая стеклянную пыль дождя; в пыли подпрыгивала черная крыша с двумя гончарными трубами, — трубы были похожи на воздетые к
небу руки без кистей. Неприятно теплая духота наполняла зал, за спиною Самгина у кого-то урчало в животе, сосед с левой руки после каждого удара грома крестился и шептал Самгину, задевая его локтем...
Следя за ходом своей собственной страсти, как медик за болезнью, и как будто снимая фотографию с нее, потому что искренно переживал ее, он здраво заключал, что эта страсть — ложь, мираж, что надо прогнать, рассеять ee! «Но как? что надо теперь делать? — спрашивал он, глядя на
небо с облаками, углубляя взгляд в землю, — что велит долг? — отвечай же, уснувший разум,
освети мне дорогу, дай перепрыгнуть через этот пылающий костер!»
Скоро стало совсем светло. Солнца не было видно, но во всем чувствовалось его присутствие. Туман быстро рассеивался, кое-где проглянуло синее
небо, и вдруг яркие лучи прорезали мглу и
осветили мокрую землю. Тогда все стало ясно, стало видно, где я нахожусь и куда надо идти. Странным мне показалось, как это я не мог взять правильного направления ночью. Солнышко пригрело землю, стало тепло, хорошо, и я прибавил шагу.
С утра погода стояла хмурая;
небо было: туман или тучи. Один раз сквозь них прорвался было солнечный луч, скользнул по воде, словно прожектором,
осветил сопку на берегу и скрылся опять в облаках. Вслед за тем пошел мелкий снег. Опасаясь пурги, я хотел было остаться дома, но просвет на западе и движение туч к юго-востоку служили гарантией, что погода разгуляется. Дерсу тоже так думал, и мы бодро пошли вперед. Часа через 2 снег перестал идти, мгла рассеялась, и день выдался на славу — теплый и тихий.
Сумерки спустились на землю раньше, чем мы успели дойти до перевала. День только что кончился. С востока откуда-то издалека, из-за моря, точно синий туман, надвигалась ночь. Яркие зарницы поминутно вспыхивали на
небе и
освещали кучевые облака, столпившиеся на горизонте. В стороне шумел горный ручей, в траве неумолкаемым гомоном трещали кузнечики.
На другой день было еще темно, когда я вместе с казаком Белоножкиным вышел с бивака. Скоро начало светать; лунный свет поблек; ночные тени исчезли; появились более мягкие тона. По вершинам деревьев пробежал утренний ветерок и разбудил пернатых обитателей леса. Солнышко медленно взбиралось по
небу все выше и выше, и вдруг живительные лучи его брызнули из-за гор и разом
осветили весь лес, кусты и траву, обильно смоченные росой.
Луна совершенно исчезла. С
неба сыпался мелкий снег. Огонь горел ярко и
освещал палатки, спящих людей и сложенные в стороне дрова. Я разбудил Дерсу. Он испугался спросонья, посмотрел по сторонам, на
небо и стал закуривать свою трубку.
День выпал хороший и теплый. По
небу громоздились массы кучевых облаков. Сквозь них прорывались солнечные лучи и светлыми полосами ходили по воздуху. Они отражались в лужах воды, играли на камнях, в листве ольшаников и
освещали то один склон горы, то другой. Издали доносились удары грома.
Время шло. Трудовой день кончился; в лесу сделалось сумрачно. Солнечные лучи
освещали теперь только вершины гор и облака на
небе. Свет, отраженный от них, еще некоторое время
освещал землю, но мало-помалу и он стал блекнуть.
Когда же пойдут горами по
небу синие тучи, черный лес шатается до корня, дубы трещат и молния, изламываясь между туч, разом
осветит целый мир — страшен тогда Днепр!
Вечерами над заводом колебалось мутно-красное зарево,
освещая концы труб, и было похоже, что трубы не от земли к
небу поднялись, а опускаются к земле из этого дымного облака, — опускаются, дышат красным и воют, гудят.
На
небе уже довольно высоко проглянула луна. Она играла по мелкой ряби бегущей речки и сквозь воду эффектно
освещала бесчисленные мели, то покрытые водорослями, то теневыми наслоениями струистого ила.
В эту минуту облачное
небо как бы нарочно прорвалось в одном месте, и бледная луна, глянув в эту прореху,
осветила пожелтевшую поляну, стоящие на ней два стога и перед одним из них черную, чудовищную фигуру старого зубра.
Небо сверкало звездами, воздух был наполнен благовонием от засыхающих степных трав, речка журчала в овраге, костер пылал и ярко
освещал наших людей, которые сидели около котла с горячей кашицей, хлебали ее и весело разговаривали между собою; лошади, припущенные к овсу, также были освещены с одной стороны полосою света…
В сенях уже кипит самовар, который раскрасневшись, как рак, раздувает Митька-форейтор; на дворе сыро и туманно, как будто пар подымается от пахучего навоза; солнышко веселым, ярким светом
освещает восточную часть
неба, и соломенные крыши просторных навесов, окружающих двор, глянцевиты от росы, покрывающей их.
— Ко всему несут любовь дети, идущие путями правды и разума, и все облачают новыми
небесами, все
освещают огнем нетленным — от души. Совершается жизнь новая, в пламени любви детей ко всему миру. И кто погасит эту любовь, кто? Какая сила выше этой, кто поборет ее? Земля ее родила, и вся жизнь хочет победы ее, — вся жизнь!
Звезды высоко, но не ярко блестели на
небе; ночь была темна, — хоть глаз выколи, — только огни выстрелов и разрыва бомб мгновенно
освещали предметы.
Уже вечереет. Солнце перед самым закатом вышло из-за серых туч, покрывающих
небо, и вдруг багряным светом
осветило лиловые тучи, зеленоватое море, покрытое кораблями и лодками, колыхаемое ровной широкой зыбью, и белые строения города, и народ, движущийся по улицам. По воде разносятся звуки какого-то старинного вальса, который играет полковая музыка на бульваре, и звуки выстрелов с бастионов, которые странно вторят им.
Солнце уже стояло невысоко, направо, над старыми деревьями кунцевского сада и половина блестящего красного круга была закрыта серой, слабо просвечивающей тучей; из другой половины брызгами вырывались раздробленные огненные лучи и поразительно ярко
освещали старые деревья сада, неподвижно блестевшие своими зелеными густыми макушками еще на ясном, освещенном месте лазури
неба.
Между далью и правым горизонтом мигнула молния, и так ярко, что
осветила часть степи и место, где ясное
небо граничило с чернотой. Страшная туча надвигалась не спеша, сплошной массой; на ее краю висели большие черные лохмотья; точно такие же лохмотья, давя друг друга, громоздились на правом и на левом горизонте. Этот оборванный, разлохмаченный вид тучи придавал ей какое-то пьяное, озорническое выражение. Явственно и не глухо проворчал гром. Егорушка перекрестился и стал быстро надевать пальто.
Так и сделали. Часа через полтора Костик ехал с кузнецом на его лошади, а сзади в других санях на лошади Прокудина ехал Вукол и мяукал себе под нос одну из бесконечных русских песенок. Снег перестал сыпаться, метель улеглась, и светлый месяц, стоя высоко на
небе, ярко
освещал белые, холмистые поля гостомльской котловины. Ночь была морозная и прохватывала до костей. Переднею лошадью правил кузнец Савелий, а Костик лежал, завернувшись в тулуп, и они оба молчали.
День был яркий, благодатно сияло солнце,
освещая среди жирных пятен жёлтого и зелёного пёструю толпу людей; она медленно всползала среди двух песчаных холмов на третий, уже украшенный не одним десятком крестов, врезанных в голубое
небо и осенённых широкими лапами старой, кривой сосны.
День для меня тёмен, как и ночь, и одинок я на земле, словно месяц в
небе, а
осветить ничего не могу.
Из-под печки пахнет мышами, горелым мочалом, сухой пылью. Грязные стены дышат на нас теплой сыростью, грязный, истоптанный пол прогнил, лежат на нем полосы лунного света,
освещая черные щели. Стекла окон густо засижены мухами, но кажется, что мухи засидели самое
небо. Душно, тесно и несмываемо грязно все.
— Эраст чувствовал необыкновенное волнение в крови своей — никогда Лиза не казалась ему столь прелестною — никогда ласки ее не трогали его так сильно — никогда ее поцелуи не были столь пламенны — она ничего не знала, ничего не подозревала, ничего не боялась — мрак вечера питал желания — ни одной звездочки не сияло на
небе — никакой луч не мог
осветить заблуждения.
Была грустная августовская ночь, — грустная потому, что уже пахло осенью; покрытая багровым облаком, восходила луна и еле-еле
освещала дорогу и по сторонам ее темные озимые поля. Часто падали звезды. Женя шла со мной рядом по дороге и старалась не глядеть на
небо, чтобы не видеть падающих звезд, которые почему-то пугали ее.
В ночи, которую теперь
Мы доживаем боязливо,
Когда свободно рыщет зверь,
А человек бредет пугливо, —
Ты твердо светоч свой держал,
Но
небу было неугодно,
Чтоб он под бурей запылал,
Путь
освещая всенародно...
Удары грома, сотрясая степь и
небо, рокотали теперь так гулко и торопливо, точно каждый из них хотел сказать земле что-то необходимо нужное для неё, и все они, перегоняя один другого, ревели почти без пауз. Раздираемое молниями
небо дрожало, дрожала и степь, то вся вспыхивая синим огнём, то погружаясь в холодный, тяжёлый и тесный мрак, странно суживавший её. Иногда молния
освещала даль. Эта даль, казалось, торопливо убегает от шума и рёва…
Разорвав
небо, молния
осветила их обоих, рядом друг с другом, скорченных, маленьких, обливаемых потоками воды с ветвей дерева…
К утру красно-огненным шаром выкатилось на проясневшее
небо солнышко и ярко
осветило белую снежную пелену.
Слышался монотонный ропот… То о кровлю стучал дождь… Тучи, которые я видел на западе, когда шел по берегу озера, заволокли теперь всё
небо. Слабо блеснула молния и
осветила портрет покойного Поспелова… Над самой моей головой прогремел гром…
Девушка в красном подошла к моему окну, и в это самое время нас
осветило на мгновение белым сиянием… Раздался наверху треск, и мне показалось, что что-то большое, тяжелое сорвалось на
небе с места и с грохотом покатилось на землю… Оконные стекла и рюмки, стоявшие перед графом, содрогнулись и издали свой стеклянный звук… Удар был сильный…
Что не мелки часты звездочки
Рассажалися по поднебесью,
Что ни ясен светел месяц
Просветил в
небе высокоем, —
Осветило красно солнышко
Нашу землю святорусскую...
Было уже поздно. На
небе взошла луна и бледным сиянием своим
осветила безбрежное море. Кругом царила абсолютная тишина. Ни малейшего движения в воздухе, ни единого облачка на
небе. Все в природе замерло и погрузилось в дремотное состояние. Листва на деревьях, мох на ветвях старых елей, сухая трава и паутина, унизанная жемчужными каплями вечерней росы, — все было так неподвижно, как в сказке о спящей царевне и семи богатырях.
И она вдруг схватила обе его руки, жарко их поцеловала — и, подняв к
небу лицо, на котором луна
осветила полные слез глаза, воскликнула: «Прости! прости меня!» и бросилась бегом к своему дому.
Все рассыпались по роще, ломая для костра нижние сухие сучья осин. Роща огласилась треском, говором и смехом. Сучья стаскивались к берегу сажалки, где Вера и Соня разводили костер. Огонь запрыгал по трещавшим сучьям,
освещая кусты и нижние ветви ближайших осин; между вершинами синело темное звездное
небо; с костра вместе с дымом срывались искры и гасли далеко вверху. Вера отгребла в сторону горячий уголь и положила в него картофелины.
Мама лежала с открытыми глазами, странно блестевшими среди наступающей темноты… Точно какой-то свет исходил из этих глаз и
освещал все ее лицо, обращенное к
небу. Лучи месяца золотыми иглами скользили по густым волнам ее черных волос и венчали блестящей короной ее матово-белый лоб.
Гроза надвигалась… Вот-вот, казалось, ударит громовой молот, разверзнется
небо, и золотые зигзаги молнии
осветят угрюмо притаившихся горных великанов.
На
небе, усеянном звездами, сверкал серебристый диск луны. Своим мягким беловатым светом
освещал он темный лес и проникал своими лучами фантастического зеленоватого света под свод черных сосен.
Но еще до этого блеснувшая на
небе молния
осветила стоявшую среди поля полуразвалившуюся избушку, с выбитыми окнами и неплотно притворенной покосившейся дверью, к которой вели три прогнившие ступени крыльца, от навеса и перил которого осталось лишь два столбика.
Луна с тусклого
неба, покрытого обрывками снежных туч, выглянула на несколько минут и
осветила эту трогательную картину.
Яркое солнце с ясного светлого
неба освещало покрытые роскошною растительностью берега.
— Никак невозможно, ваше величество. Солнце цельный день по
небу бродит, тоже много чего зря
освещает. Не откажешься.
Теплый полный влаги ветер дул с моря. Луна мягко
освещала темную гладь его, слившуюся на горизонте с
небом, усеянным яркими звездами.